Мегатренд #1: Техномичная холодная война

Мы находимся на пороге холодной войны нового типа. Войны за право и возможность формировать технологическую инфраструктуры следующего поколения. Войны, где новые лидеры из поколения популистов с ярко выраженными инстинктами интервенционизма, обретают все больший вес.

 

Популизм и национализм

 

Лидеры популистов и националистов набирают силу во всем мире. В той или иной степени они обладают протекционистскими инстинктами и явным желанием изменить устоявшиеся политические и общественные нормы. Тот факт, что такие лидеры появляются в демократических странах, настораживает. И хоть многие видят в этом временное отклонение, ожидая возвращения к прежней  «нормальности», однако тенденции к государственному вмешательству и внутреннему бустеризму получает все более  широкое распространение.

 

Например, китайская инициатива «Сделано в Китае 2025», направлена ​​на продвижение отечественного производства в целом ряде высокотехнологичных секторов, от аэрокосмической до робототехники. Параллельно с этим, индийское правительство премьер-министра Нарендры Моди выступило с одноименной инициативой «Делай в Индии», в рамках которой предпочтение отдается отечественному производству в целом ряде отраслей.

 

Мы же не считаем популизм и национализм временным увлечением. Несмотря на то, что результаты выборов постоянно меняются, популизм никуда не денется, потому что движущие его силы, такие как экономическое неравенство и производственная миграция, являются долгосрочными тенденциями. В то время как пандемия COVID-19 подорвала доверие к некоторым популистским лидерам, другие, напротив, использовали кризис для усиления своей власти.

 

Технологические инициативы «холодной войны», такие как «Сделано в Китае 2025», отчасти вызваны более острой конкуренцией за доминирование в технологической инфраструктуре следующего поколения, от сферы искусственного интеллекта  до суперкомпьютеров и электромобилей. Ставки в этой игре высоки! Ведь тот, кто формирует эти технологии, может в результате получить значительную власть, как политическую, так и экономическую.  Не поэтому ли правительства активно вмешиваются в эти области, и не ограничиваются только традиционными методами, такие как тарифы и квоты?

 

Вот несколько примеров:

  • США запретили сотрудничать с определенными иностранными (в основном китайскими) компаниями;
  • Китай указал, что может предпринять ответные меры;
  • Поступают сообщения о повышенном внимании к китайским ученым, работающим в США;
  • Россия запретила смартфоны, компьютеры и интеллектуальные телевизоры, которые не имеют российского программного обеспечения… и даже объявляя о планах создать собственную альтернативу Википедии
  • Американским военным запретили использовать китайскую платформу социальных сетей TikTok на фоне растущей обеспокоенности по поводу рисков безопасности.

 

Трудно распознать истинные мотивы этих действий. Их часто оправдывают не протекционизмом, а такими проблемами, как риски для национальной безопасности, промышленный шпионаж или нарушения прав человека. Но, независимо от мотивации, результат один: национальные правительства нацелены на иностранные компании, технологические платформы и отдельных лиц, которые работают в областях критически важной инфраструктуры: 5G, Искусственный Интеллект или распознавание лиц.

 

Кибернетическая и информационная война

 

В кибератаках нет ничего нового. Но за десять лет, прошедших после Stuxnet (часто считающегося первым в мире кибероружием), грань между государственными и негосударственными институциями становится все тоньше.

 

Правительства начали использовать кибератаки не только против военных активов или инфраструктуры условного противника, но и по финансовым причинам (например, кража миллионов долларов из центрального банка Бангладеш) или для достижения других политических целей.

 

Во многих случаях правительства привлекают частных подрядчиков для осуществления кибер нападений, чтобы отвести от себя подозрения.

 

Между тем, цели управляемой государством кибервойны вышли за рамки военных и инфраструктурных активов. Частные корпорации все чаще становятся жертвами либо в качестве предполагаемых целей, либо испытывая побочный ущерб.

 

Совсем недавно в кибервойне было использовано такое новое «оружие» как дезинформация. Здесь целью является не физическая инфраструктура, данные или деньги, а сама правда. Эта форма кибервойны ворвалась в общественное сознание после президентских выборов в США 2016 года. Но есть все основания полагать, что аналогичная тактика может быть использована и для атак на компании.

 

Приспосабливаясь к постоянной невидимой «войне»

 

Генерал Карл фон Клаузевиц сказал: «Война есть продолжение политики иными средствами».

 

По мере того, как конкуренция усиливается во многих направлениях, от обладания природными ресурсами до технологической инфраструктуры — а популистские и националистические лидеры все более охотно прибегают к нетрадиционным методам — государства могут начать использовать «иные средства» для достижения своих целей.

 

Поскольку «черные» списки компаний, кибервойна и дезинформация становятся всего лишь еще одним инструментом внешней политики или создания экономического богатства, корпорации могут стать следующей целью.

 

Во многих смыслах это будущее войны. Эта перманентная, невидимая и бескровная «война» будет становиться все более привлекательной.

 

Кибернетические и информационные атаки значительно дешевле обычных и могут быть проведены с невероятной точностью. Эти ингредиенты делают такие атаки основным оружием асимметричной войны, делая их привлекательными не только для малых государств, но и для несостоявшихся государств и террористических групп.

 

«Хактивисты», например, уже в течение некоторого времени используют кибератаки, чтобы продвигать крайние политические взгляды.


Хактивизм (хакер и активист) — это использование компьютерных технологий, таких как хакерство, как форма гражданского неповиновения для продвижения политической программы или социальных изменений.  Цели данного направления часто связаны со свободой слова, правами человека или свободой передвижения информации


Риски и вызовы

 

Эти тенденции создают серьезные проблемы и риски для правительства и руководителей бизнеса. Последствия для правительств более очевидны. Государства обычно не раскрывают свои киберпотенциалы, будь то наступательные или оборонительные, но это явно становится все более важной сферой внимания и инвестиций.

 

Другие инструменты вмешательства, от черных списков компаний до информационной войны, несколько новее. Они подрывают существующие нормы и делают международные отношения более сложными и непредсказуемыми.

 

Последствия для бизнеса не менее разрушительны. Во-первых, эти тенденции усиливают важность кибербезопасности и расширяют определение кибер-риска. Сегодня компаниям необходимо защищаться не только от вредоносных программ и фишинговых атак, но и от дезинформации, распространяемой по цифровым каналам.

 

Вторая проблема — это отсутствие прозрачности. Торговля процветает за счет прозрачности, однако такие инструменты, как «черные» списки компаний, непрозрачны и кажутся произвольными. В той мере, в какой эти инструменты подрывают прозрачность, они создают неопределенность для бизнеса. Конечным результатом этих тенденций может стать все более балканизация мировой экономики.


Балканизация — геополитический термин, обозначающий беспорядочную или непредсказуемую фрагментацию более крупного региона или государства на более мелкие регионы или государства, которые могут быть враждебными или отказываться от сотрудничества друг с другом. Этот термин уходит корнями в Весну народов и Балканские войны, во время которых многие независимые балканские государства возникли в результате длительного распада Османской империи на протяжении 19 и начала 20 века


Сегодня транснациональные компании работают по всему миру, используя сложные цепочки поставок, подразделения НИОКР, а также сети продаж и маркетинга, далеко выходящие за пределы национальных границ.

 

Техномическая холодная война явно угрожает этим механизмам, которые делают возможными глобальные операции. И уже в ближайшем будущем, транснациональные компании могут быть ограничены в своих операциях лишь сферой влияния собственных государств.